Прежде жизнь всякого поколения передавалась по наследству: хранили письма, фотографии, дневники, пока советская власть не потребовала отречься от неправильных предков. На многих старых фото они отрезаны. При Сталине, в ожидании обысков, фильтровали архивы, которые не сожгли при Ленине. Я, например, никогда не узнаю, как выглядел один мой прадед и братья другого прадеда, эмигрировавшие после революции.
Войны и переезды ХХ века по всей Европе образовали провалы в родовых летописях. Теперь наступил новый разрыв: все избавляются от пылесборников, оцифровывается кажущееся нужным, остальное — на помойку. Или в музей, если таковой находится.
В Нижнетагильском музее изобразительных искусств сделали проект «Солдаты. Soldiers. Soldaten» — фронтовые фото и письма никому не известных солдат второй мировой войны. Не только советских солдат, а всех — немцев, австрийцев, американцев, чехов и т.д. Узнав про проект, дети и внуки этих солдат из разных стран передали в музей свои архивы со словами «мы еще храним, а наши дети просто выбросят». Местная администрация проект сперва запретила, хотела запретить и Госдума — там же «наши» с «врагами» бок о бок, но потом Владимир Кулак, автор проекта, выиграл грант Благотворительного фонда Владимира Потанина, и еще одна «связь времен» восстановилась.
Я увидела эту экспозицию на фестивале «Музейный гид», проходившем на «Винзаводе», где были представлены несколько острых проектов. Острота в том, что солдатики с той и этой стороны совершенно похожи. Они хотят домой, они молоды и наивны, они призывники, исполняют долг, пишут письма о любви, храбрятся и хорохорятся, зная, что каждое письмо может оказаться последним. Эти письма вывешены (иностранные — с переводом), некоторые можно послушать в наушниках — актеры записали, кажется, будто говорят сами солдаты, эффект присутствия. Вот два фото одного и того же солдата, одно 1941 года, другое 1945-го: кажется, что на одном двадцатилетний парень, а на другом — человек под шестьдесят. Время на войне сжимается, и жизни солдат спрессовались в эти пять лет, вернувшиеся так и остались психологически на поле брани: они же были героями, а героическая эпоха кончилась. Мы слышим и письма немецких, австрийских солдат, ставших изгоями, фашистами, которых ненавидит мир, а они были просто мальчиками, волею судьбы попавшими в ад. Или вот гордое письмо Вали Столбова: «У меня новость! Меня перевели в пулеметчики. Теперь я пулеметчик». Следом — похоронка. Нижнетагильский музей восстанавливает погибшее поколение.
Проект петербургского Музея политической истории России называется «Страна Гайдарика». Дети 1930-х — те же самые солдаты сороковых: во что играли, о чем мечтали, когда были детьми. Сюда приходят сегодняшние дети — поиграть в героические игры: покорение Чкаловым Арктики, папанинцы на льдине, шпиономания, репетиции будущей войны. С проектом возникла проблема: придумали его с просветительской целью, а дети вживаются в 30-годы, хотят быть такими же — тоска по «эпохе Прометея» (это я читаю сейчас философскую книгу, где она так названа, следом — эпоха Эдипа, эпоха вины, а нынешняя — эпоха Нарцисса, проблема которого не в том, что ему неинтересны другие, а в том, что он неинтересен даже сам себе). Чтобы детей отрезвить, им после игр устраивают встречи со стариками, детьми 30-х, которые рассказывают о своих голгофах: лагерях, ссылках, расстрелянных семьях. Но эти встречи — бонус для тех, кто справился со всеми заданиями, то есть вжился в эпоху. Кто не увлекся, тем и не надо знать, какова страшная цена «героического».
Программа фонда «Первая публикация» выпустила к фестивалю шестнадцать книжечек — путеводителей по самым интересным музеям России. Практика показывает, что место, где возрождается музейное пространство — сохранение прошлого, начинает «подтягиваться» и в настоящем. Обрастает инфраструктурой и дорогами. Наталия Толстая, которая выпустила путеводители и перешла сюда работать из Третьяковки, говорит: «Государство ничего не хочет делать для музеев, значит надо работать с меценатами».
© Александр Тягны-Рядно
Невероятное впечатление на фестивале произвел на меня проект «Путешествие в страну людиков». Сперва я подумала, что это какое-то выдуманное детское слово — ничего подобного. Людики — это карельский субэтнос, их осталось всего пять тысяч человек, из них тысяча говорит на своем, людиковском языке. Советская власть трудилась над уничтожением региональных культур и языков, для того чтоб привести все население страны к единому знаменателю: «новая общность людей — советский народ». Только благодаря этнографам малые народности не исчезли с лица земли. «Нет на самом деле понятия «русские», русские состоят из множества этносов, — говорит руководитель проекта Олег Николаев — В 1980-е большинство этих культур ушло из жизни, так что наши этнографические экспедиции превращаются в археологические». В Карелии, оказывается, этносов, имеющих свои языки, три — северокарельцы, ливвики и людики.
Последним повезло меньше всего, они живут в Кондопоге (экспозиция представлена в музее Кондопожского края), и промышленность их вытесняла еще со времен Петра I — здесь добывали мрамор, из которого строился Санкт-Петербург, теперь тут целлюлозно-бумажный комбинат. А людики живут в другой реальности: читают руны, удят рыбу, пекут калитки (местные пирожки). Прочла их легенду на бересте: «После этого вселенский кузнец ковал мир вечный. Сел в пестрые сани, ударил кнутом жеребца больно и пустился в дорогу, говорил такие слова: Муардей-Дуардей…». Понимай как хочешь. На московской выставке людики были представлены фрагментами изб и изгородей, сеновалом, экзотическими рецептами и орудиями труда, рунами на бересте и самим этим словом — «Кондопога», ставшим нарицательным. Людикам опять не повезло. Но все же повезло — что есть эти музейные гранты, благодаря которым людики не будут стерты из истории, будто их и вовсе не было. Жизнь никуда не девается — вот главное завоевание «Музейного гида», за что ему большое человеческое спасибо.
Татьяна Щербина. "Московские новости"
Источник
Logo
