Текст новости
Этот день – своего рода профессиональный праздник для исследовательской группы социальных антропологов из Европейского университета в Санкт-Петербурге, которые при поддержке Фонда реализуют проект под названием «Культура счастья: роль культурных институтов в личном благополучии жителей России». Исследователи посещают российские города и села, общаются с их жителями и пытаются разобраться, насколько и каким образом взаимодействие с различными культурными институтами влияет на ощущение благополучия и удовлетворенности жизнью. Научный руководитель проекта – доцент факультета антропологии, кандидат искусствоведения Михаил Лурье – поделился впечатлениями об экспедициях, рассказал о промежуточных итогах и перспективах проекта.
Михаил, расскажите, почему вы решили обратиться к вопросу связи уровня счастья с уровнем развития культурных институтов?
Социальная, или культурная антропология, если говорить упрощенно, понимает культуру как совокупность социальных институтов, конвенций, практик, текстов и т.д. Но и в рамках этого понимания культуры следует признать, что «культура» в том смысле, в котором современные люди обычно употребляют это слово, – культурные институции, культурный досуг, вся культурная сфера, — играет очень заметную роль в жизненных мирах людей. В том числе – в той или иной степени может делать людей счастливыми и довольными и наоборот — разочарованными и неудовлетворенными. Ведь жители любого города или деревни – это не изолированное, обособленно живущее племя, которое не пересекается ни с какими внешними институциями, а совсем наоборот.
И зачастую институции эти связаны со сферой культуры?
Именно так. Когда-то (а порой и сейчас) антропологи «гонялись за аутентичным»: пытались найти нечто такое, на что не оказала влияние институциональная культура. Однако, чем дальше, тем очевиднее становилось, что такой подход ошибочен. Если нас интересует, например, деревенский фольклор и народные обряды, то нам не нужно обходить сельский клуб за три километра. Напротив, нужно в этот клуб зайти, посмотреть, что там происходит, и попытаться разобраться в том, кто и для чего туда ходит и как это влияет и на фольклор, и на обряды. Заинтересованность нашей исследовательской группы вопросами влияния, которое культурные институты оказывают на жизнь и самоощущение человека, в сочетании с привычным для нас форматом работы с определенными локальными кейсами, а также с интересом к тем теоретическим моделям, которые разрабатываются в последние десятилетия в международных happiness studies, — сочетание этих трех компонентов и легло в основу дизайна нашего исследования.
При этом и «культура», и «счастье» – категории сложно поддающиеся определению. Как вы работаете с ними?
Действительно, и культура, и в особенности счастье – «темные лошадки». Существует миллион определений счастья. В разные эпохи, в разных культурах и в разных социальных группах понятие о счастье сильно различается, а в некоторых культурных традициях подобная категория просто отсутствует. В исследовании мы не исходим из какого-то определенного, нормативного понимания счастья, а стараемся увидеть, как понимают его наши собеседники, в каких словах говорят об этом.
Опираетесь ли вы в своей работе на российские или зарубежные исследования, посвященные теме счастья?
Конечно, опираемся. В большей степени – на теоретические поиски. Например, на последнем семинаре обсуждали книгу антрополога Сары Ахмед The Promise of Happiness. Исследований счастья сейчас, действительно, великое множество: в последние лет 25-30 тема счастья стала очень популярной и в мировой науке, и в политике, и в медиа, и в массовой культуре. В разных странах, да и у нас в некоторых субъектах федерации открываются министерства счастья. ООН каждый год публикует World Happiness Report. Выпускаются различные рейтинги счастья, из которых все мы давно усвоили, что самые счастливые люди живут в Дании и Финляндии. В таких рейтингах могут использоваться данные по разным показателям: от чисто экономических и экологических — до индекса любви к родине и рейтинга доверия власти. В некоторых случаях при составлении этих рейтингов используются результаты специальных социологических опросов, а в некоторых готовые цифры по так называемым «объективным» показателям. Мы же в нашем исследовании отказываемся от претензии на такую объективность. Мы считаем возможным делать какие-то обобщения, только если лично много слышали и наблюдали, в каких обстоятельствах, какими словами и в каких контекстах люди говорят о счастье. А в рамках этого проекта — о счастье в связи с культурой.
Так каким же образом вы «замеряете» уровень счастья человека?
Нет, мы ничего не замеряем. Наш метод – это услышать, увидеть и проанализировать то, что услышали и увидели. В рамках этого проекта мы работаем только качественными методами. Нам интересно зайти не со стороны цифр, фиксирующих ответы на готовые вопросы, а со стороны собственных впечатлений: это и есть наш основной исследовательский инструмент. Мы даже стараемся непосредственно про счастье с людьми не разговаривать — мы хотим, чтобы они сами заговорили об этом. И чтобы мы услышали, как они об этом говорят, в каких терминах и в каких контекстах. Если мы будем спрашивать каждого: «Ну чего, ты вчера был в театре? Получил удовольствие?» – это обессмыслит нашу работу, потому что мы сами скажем все, что хотим услышать.
Исходя из каких критериев вы выбрали населенные пункты для вашего исследования и людей для интервью?
При выборе населенных пунктов в первую очередь мы ориентировались на то, чтобы они были разными по внешним показателям – экономика, возраст города, география, размер, количество населения. Но во всем остальном этот выбор абсолютно случаен. Что же касается людей, сейчас, на первом этапе полевого исследования не исключительно, но по большей части мы беседовали с теми, кто имеет прямое отношение к культурной сфере.
То есть скорее с производителями культуры, нежели с ее потребителями?
Да, так. Хотя наше поле показало, что само это разделение во многих случаях достаточно условно. Мы действительно привыкли говорить о культуре в терминах потребления — производства. Мы слушаем музыку, ходим в кино, театры, музеи – потребляем тот продукт, который производят профессионалы в области культуры. И мы с ними по разные стороны прилавка. В то же время, во многом в силу еще советской установки на вовлечение народных масс в культурную сферу, сложно разграничить «потребительскую» и «производственную» составляющие. На этом строится, например, весь принцип и вся идеология работы домов культуры с их кружками и студиями для горожан. Кроме того, источником счастья может быть далеко не только сам культурный продукт. У нас есть очень интересный кейс – Выборгское бальное общество, весьма активное и довольно многочисленное, несколько десятков человек. Деятельность этого общества, судя по разговорам и собственным наблюдениям (антропологам пришлось преуспеть в танцах), достаточно надежно приносит его участникам радость, я бы даже сказал восторг. Они иногда дают концерты для публики, однако главный источник счастья — это регулярное взаимодействие, порождающее и воспроизводящее отношения, солидарности и эмоции. В этом случае мы можем говорить о сдвиге от модели «общества потребления», в котором, согласно Жану Бодрийяру, счастье состоит в доступе к престижным ценностям (к каковым относятся в том числе продукты культуры и знаки культурности), — к модели «общества переживаний» Герхарда Шульце, где счастье понимается как насыщенность жизни эмоциями и впечатлениями.
Видимо, то, насколько простая экономическая схема применима – или неприменима – к каждому конкретному случаю, напрямую коррелирует и с размером населенного пункта?
Не совсем напрямую, конечно. Но в небольших селах или поселках барьер между профессиональными работниками культуры и теми, кто таковыми не является, более заметно размыт. В частности, потому что те, кто ходит на концерты или на спектакли в небольших населенных пунктах потребляют тот продукт, который производят если не сами же, то люди, с которыми они связаны сильными социальными связями. Скажем, выступает местный хор – и на концерт поддержать их, полюбоваться и погордиться приходят родственники, друзья и соседи артистов. А больше, в общем-то, и некому.
А заметили ли вы такую же взаимную поддержку на уровне культурных институций?
Да, это очень интересный феномен, как в городах с ограниченным ресурсом потенциальных участников культурной жизни работники сферы культуры приглашают на мероприятия своих коллег из других коллективов, из профессиональной солидарности помогают друг другу, мобилизуют знакомых в качестве публики и участников. Допустим, библиотека проводит какое-нибудь публичное праздничное мероприятие, например ночь библиотек, и, с одной стороны, зовет из дома культуры какого-нибудь знакомого музыканта или артиста из театральной студии, а с другой стороны предлагает группе наиболее преданных читателей надеть костюмы и участвовать театрализованном действе. Кстати, я не случайно привожу в качестве примера именно библиотеку: библиотеки сейчас переживают важный сдвиг, у них меняются профессиональные установки. Если раньше библиотекарь понимал, что его главная задача – это хранение и выдача книг, то в последнее время библиотеки превращаются в культурно-досуговые центры, вынужденные расширять сферу своих профессиональных компетенций, и выступать не только хранителями книг, но и организаторами культурной жизни, отчасти конкурируя за человеческий ресурс с другими культурными учреждениями, отчасти образуя сети солидарности с ними.
Расскажите, какие вопросы вы задаете участникам исследования? Если не о счастье, то о чем же?
По-разному. Если мы разговариваем с людьми, которые имеют отношение к культурной сфере, мы много разговариваем собственно об этой сфере, о том, в чем состоит их рутинная деятельность, чем они живут, что им нравится или не нравится в их работе. Кроме того, мы обсуждаем, как устроена их собственная «культурная жизнь», куда они ходят, как проводят свободное время. Разговариваем о городе, о жизненных планах, о биографических историях. Наша задача не задавать прямых вопросов, а подталкивать к таким темам и контекстам, внутри которых наши собеседники будут сами говорить о том, что интересует нас. Стараясь избегать вопросов в лоб, мы получаем большое количество развернутых нарративов и рефлексий, которые в дальнейшем и служат нам материалом для анализа.
Готовы ли вы поделиться промежуточными выводами вашего исследования?
О выводах говорить, конечно, рано: пока речь может идти только о гипотезах и размышлениях. Например, о том, насколько различной — и какой именно — может быть природа тех удовольствий, которые люди получают от соприкосновения с культурой – как они сами об этом говорят. Один, придя в театр, чувствует, что приобщается к чему-то высокому и важному. Здесь источником удовольствия служит осознание ценности культуры. Другой говорит, что ему хотелось бы жить в большом городе, где кругом музеи, театры, умные и интересные люди. Это совсем другое удовольствие – удовольствие от среды. В третьем случае на первый план выходит удовольствие от общения. Еще один вид удовольствия – это удовольствие аффективного характера. Именно об этом обычно говорят, когда рассуждают о «счастьеносности» культуры на канале «Культура»: послушал музыку в филармонии — пережил сильнейшее эмоциональное впечатление, сыграл музыку – подарил другим это впечатление. Наши собеседники, чаще в больших городах, тоже часто говорят в таких терминах. Вместе с тем эмоциональный эффект – это лишь одна из точек пересечения счастья и культуры. В нашем исследовании мы как раз и пытаемся нащупать такие точки пересечения – и оказывается, что их много, и они очень разные.
Поделитесь вашими дальнейшими планами? В каком направлении вы собираетесь продолжать работу?
В ближайшее время мы поедем в несколько повторных экспедиций, а также посетим город, где мы еще не были – Тобольск. Кроме этого, мы готовим «счастливую» секцию на международной конференции, куда хотим привлечь, помимо нашей исследовательской группы, и сторонних коллег, которым счастье как предмет исследования интересно с других дисциплинарных позиций – историков, филологов, историков культуры. Эти контексты нужны нам для расширения горизонтов исследования. И, конечно, предстоит напряженная кабинетная и семинарская работа – мы будем готовить статьи для академических журналов, обдумывать и обсуждать выводы, готовить общий финальный текст. У нас остался год, и он — хотим мы этого или нет — обещает быть «ударным».